С тех пор как в руки фантастов попало изобретение машины времени, они принялись заглядывать не только в будущее, но и в прошлое. Одно из постоянных мечтаний — вернуться в прошлое с соответствующим арсеналом и повернуть историю на новый путь. Подобный сценарий разыгрывается в романах Марцина Цишевского «www.1939.com.pl» и «www.1944 waw.pl», в которых во времена Второй мировой войны попадает отборное (и хорошо оснащенное) подразделение польской армии.
Похожую идею использовали ранее создатели фильма «Последний отсчет» (“The Final Countdown”, 1980), в котором американский авианосец возвращается во времени за день до нападения японцев на Перл-Харбор, и сталкивается с дилеммой: вмешиваться или не вмешиваться ему в историю.
Современное оружие не обязательно должно обеспечить преимущество, о чем свидетельствует фильм “G.I. Samurai” (“Sengoku jieitai", 1979) -- подразделение японских сил самообороны, перенесенное во времена самураев, не может справиться с воинами четырехсотлетней давности, несмотря на наличие танка и вертолета.
Отдельная глава состоит из альтернативных историй -- описаний мира, в котором что-то пошло не так. «Человек в Высоком Замке» Филипа Дика, где державы Оси выиграли войну,
или «Буря» Мацея Паровского, в которой поляки остановили нацистов.
Часто поворотным моментом является фантастический элемент – в рассказе Дэвида Брина «Тор встречает Капитана Америку» — нацисты останавливают вторжение в Нормандию благодаря черной магии и вызову скандинавских богов,
а в книжном цикле «Война миров» Гарри Тертлдава все меняется в момент вторжения инопланетян из космоса – для отражения такого врага Черчилль вступает в союз с Гитлером (а поляки — нет!).
В графическом романе "Хранители" по сценарию Алана Мура американцы выигрывают войну во Вьетнаме благодаря вмешательству супергероя Доктора Манхэттена, что приводит к эскалации конфликта холодной войны.
Прошлое в научно-фантастической версии полюбилось создателям, использующим эстетику стимпанка, особенно в визуальных медиа — фильм «Дикий, дикий Запад», где в годы Гражданской войны сумасшедший южанин пытается изменить ход событий с помощью огромного робота.
Точно так же выглядит польский комикс "Первая бригада" (“Pierwsza brygada”) — тут разделы, там москали, а здесь здоровенный робот и летающая фиговина.
В том же духе мыслится постановка “Hardkor 1944” Томаша Багиньского (“Katedra”), где в Варшавском восстании принимают участие фантастические киборги родом из «Терминатора».
Другим путем направились Анна Бжезинская и Гжегож Висьневский в сборнике «На нейтральной полосе» (“Na ziemi niczyjej”).
Они обогатили эпизоды Первой мировой войны фантастическими сюжетными витками, помогающими уловить подобие смысла в великой бессмысленной войне.
15. В рубрике «Из польской фантастики» размещены три текста.
15.1. Рассказ “Glina I krew/Глина и кровь” написал Лукаш Демборуг/Łukasz Dęboróg (стр. 17--24). Иллюстрации РАФАЛА ШЛАПЫ/Rafał Szłapa.
«В небольшом городке происходит наводнение. Жители с совершенно разным мировоззрением объединяют усилия во имя спасения перед лицом катастрофы. Интересна атмосфера представленного мира. Читатель чувствует, что горожане – настоящее крепкое сообщество. Здесь нет черно-белой морали, а у персонажей есть свои достоинства и недостатки. Кроме того, отчетливо представляется, что этот мультикультурный город скрывает некую тайну. К сожалению, нет никаких объяснений происходящему, и кроме впечатления от хорошей атмосферы, читатель в конце концов остается ни с чем» (Из читательского отзыва).
И это первое появление писателя на страницах нашего журнала.
Позже рассказ не переиздавался, на другие языки (в том числе на русский) не переводился. Карточки рассказа на сайте ФАНТЛАБ нет, равно как нет и биобиблиографии автора. С биобиблиографией дела, впрочем, сложноватые.
ЛУКАШ ДЕМБОРУГ
Лукаш Демборуг/Łukasz Dęboróg – автор трех фантастических рассказов.
Собственно, Лукаш Демборуг – псевдоним, используемый человеком преклонных лет (starszy pan), который (судя по справке, опубликованной в журнале ”Nowa Fantastyka”), время от времени пишет прозаические произведения, а при этом терпеть не может кошачье племя и постмодернизм, громкие скандалы, замещающие серьезные полемики и еще кое-что подобное.
Опубликовал рассказы “Portret Miry/Портрет Миры” (“Fenix” 9/2000), “Świętowidzenia” (“Fenux” 11/2000),
“Glina I krew/Глина и кровь” (“Nowa Fantastyka” 8/2010).
15.2. Рассказ “Kropka, kropka…/Точка, точка…” написал Ян Рудзиньский/Jan Rudziński (стр. 25--33). Иллюстрации НИКОДЕМА ЦАБАЛЫ/Nikodem Cabała.
«Главная героиня рассказа – преподавательница высшей школы с идеальным телосложением, но с довольно-таки отталкивающим лицом. Однако каникулярный отдых в Хорватии может многое изменить в этом отношении. Текст, благодаря флешбекам из прошлого героини, облегчает читателю идентификацию с ней. Фантастический элемент фэнтези сам по себе очень интригует – читатель не слишком понимает, к чему он может привести. Однако в итоге он ни к чему не приводит и читатель может почувствовать себя обманутым» (Из читательского отзыва)
C писателем мы уже знакомы – он дебютировал в жанре рассказом “Prawdziwe osiołki świecą po ciemku/Настоящие ослики светятся в темноте” в журнале “Nowa Fantastyka” в августе 1999 года.
Позже рассказ не переиздавался, на другие языки (в том числе и на русский) не переводился. В его карточку можно заглянуть ЗДЕСЬ Биобиблиографии писателя на сайте ФАНТЛАБ нет, но кое-что о нем можно узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Рудзиньский Я.»
15.3. Рассказ “Piweńko/Пивко” написал Якуб Каминьский/Jakub Kamiński (стр. 34--41). Иллюстрации МАЦЕЯ ПАЛКИ/Maciej Pałka.
«Двое друзей побеждают в конкурсе, выигрывая первую премию -- кругосветное путешествие. В Индии один из них приходит к выводу, что единственный способ помочь своей родине – это… отыскать некое привидение. Идея весьма перспективная. Ее развитие можно было бы превратить в забавный гротеск, отсылающий к старым верованиям. Однако вместо этого получилась довольно тяжелая драма с расплывчатым посылом и отталкивающими персонажами» (Из читательского отзыва).
И это первое появление писателя на страницах нашего журнала.
Позже рассказ не перепечатывался, на другие языки (в том числе на русский) не переводился, ни карточки рассказа, ни биобиблиографии его автора на сайте ФАНТЛАБ нет. Об авторе, впрочем, известно не слишком много.
ЯКУБ КАМИНЬСКИЙ
Якуб Каминьский/Jakub Kamiński (род. 1979). Варшавянин. Изучал международные отношения (ученая степень магистра), лиценциат в области этнологии. В ранней молодости немного занимался журналистикой, в 2010 году опубликовал фантастический рассказ “Piweńko” в журнале “Nowa Fantastyka” (# 8). По утверждению редакции журнала “Nowa Fantastyka”, кроме пива обожает котов и кошек (и вообще все кошачье племя) и интересуется настольным теннисом.
14. В августе 2010 года (26—29 числа) планировалось проведение очередного ЕВРОКОН-а (совмещенного с польским ПОЛКОНОМ и чешским ПАРКОНОМ) в городах Цешин и Чески-Тешин. (Польский город Цешин расположен на юге Польши, на правом берегу реки Олше, которая отделяет его от чешского города Чески-Тешин). В связи с этим на стр. 14—16 журнала публикуется программа соответствующих мероприятий, а также статья польской переводчицы ЭЛЬЖБЕТЫ ГЕПФЕРТ под названием:
ИСТОРИЯ ЕВРОКОНА
(Historia Euroconu)
Фэндом — это настолько большое и эффективно организованное сообщество, что оно уже много лет организует международные конгрессы для любителей фантастики. Одним из важнейших мероприятий является ЕВРОКОН, программа которого в этом году представлена рядом.
Фэндом – необычайный феномен. Это стихийный союз людей, объединенных общим интересом к литературе. Это не обычная группа по интересам, а скорее компания друзей. «Энциклопедия научной фантастики» Питера Николса дает забавный термин, относящийся к этому типу субкультуры: fiawol — аббревиатура от fandom is a way of life (фандом — это образ жизни).
Любители фантастики встречаются и общаются уже более семидесяти лет. Первые фан-организации были созданы в США в конце 1920-х годов. Там же были организованы первые съезды и были основаны собственные журналы, так называемые фэнзины. Со временем интерес к научно-фантастической литературе вырос настолько, что поклонники стали организовывать по всему миру конвенты -- фестивали, собирающие до нескольких тысяч участников. Благодаря этим конвентам любители фантастики поддерживают тесные контакты с писателями, многие из которых выводятся как раз из рядов фэнов. В середине 1950-х годов была учреждена премия «Хьюго», ежегодно вручаемая участниками Всемирного конвента научной фантастики (Worldcon).
Что еще более интересно, премия фэнов оказала стимулирующее воздействие на профессиональное сообщество – так была создана вторая премия «Небьюла», вручаемая писателями-фантастами Америки.
В 1970 году во время проведения Уорлдкона в Западной Германии группа любителей и писателей из Италии решила организовать европейский съезд научной фантастики. Первый ЕВРОКОН состоялся в Триесте (1972) и не планировался как циклическое мероприятие, однако его успех был решающим. Два года спустя очередной конвент состоялся в Гренобле. До 1982 года европейские конгрессы проводились раз в два года, затем, за исключением 1998 года, ежегодно.
С начала деятельности Европейского комитета научной фантастики (с 1980 года – Европейская ассоциация научной фантастики), организатора ЕВРОКОНА, в нем принимали участие поляки, в том числе: Чеслав Хрущевский, писатель-фантаст, член президиума EКНФ.
Он был одним из главных организаторов Международной встречи писателей-фантастов (страны Восточной Европы) в Познани (1973), первой конференции такого типа в Польше, и III Еврокона в Познани (1976) под патронажем Союза польских писателей. Заслугой Хрущевского было установление контактов с любителями НФ и ее творцами из-за «железного занавеса», а организованная им европейская встреча стала сильным стимулом к действию для многих людей. Его серия лекций также положила начало фэновскому движению в Познани и Польше в целом.
Уже в марте 1976 года начал свою деятельность Общепольский клуб любителей фантастики (OKMFiSF), который быстро открыл свои филиалы по всей стране. В 1977–1980 годах клуб сотрудничал с издательством КAW и организовал четыре национальных съезда, но в 1981 году приостановил свою деятельность. В том же году была создана еще одна национальная организация — Польская ассоциация любителей фантастики (PSMF), объединившая некоторые бывшие отделения ОКМFiSF и новые клубы, созданные в общественных центрах и студенческих клубах. Также в 1981 году зарегистрировал свою деятельность Силезский клуб фантастики (Śląski Klub Fantastyki), на тот момент единственный клуб в стране, независимый от PSMF, а сегодня старейший из всех действующих.
Вторым ЕВРОКОН-ом, состоявшимся в Польше в 1991 году, мы обязаны фэновской деятельности редактора издательства «Alfa». Виктора Букато/Wiktor Bukato.
Конвент проходил в Кракове, и в ходе совещаний и обсуждений ESFS делегаты доверили управление Ассоциацией именно Букато, который занимал эту должность в течение двух лет, а на Евроконе 1993 года передал Ассоциацию в руки Бриджит Уилкинсон, оставаясь вицепредседателем. Этот Еврокон также стал особенным для поляков, потому что два фэна, Петр Рак и Петр В. Холева, получили единовременную специальную награду ESFS «Самый дружелюбный Чужой» за работу на всех европейских конвенциях, на которых они появляются. В 1997 году на Евроконе в Дублине Петр Холева от имени Гданьского клуба фантастики сообщил об организации ЕВРОКОН-а в Гдыне в 2000 году. Два года назад Бриджит Уилкинсон, нынешняя секретарь ESFS по просьбе Силезского клуба фантастики объявило об организации польско-чешско-словацкого ЕВРОКОН-а в 2010 году.
ЕВРОКОН этого года станет четвертым мероприятием такого ранга, проходящим в Польше (по крайней мере, частично, поскольку часть программы пройдет на чешской стороне города).
НЫНЕШНИЕ РУКОВОДИТЕЛИ ЕВРОПЕЙСКОГО ОБЩЕСТВА НФ (ИЗБРАНЫ В КОПЕНГАГЕНЕ в 2007 году):
Председатель: Дэвид Лалли (Ирландия)
Заместитель председателя: Роберто Квалья (Италия)
Секретарь: Бриджит Уилкинсон (Англия)
Казначей: Петр В. Холева (Польша)
АССОЦИАЦИЯ ПРИСУЖДАЕТ СВОИ НАГРАДЫ В НЕСКОЛЬКИХ КАТЕГОРИЯХ:
-- Лучший автор
--Лучший издатель
-- Лучший художник
-- Лучший промоутер НФ
-- Лучший журнал
-- Лучший переводчик
Награду можно получить только один раз.
ПОЛЯКИ СРЕДИ НАГРАЖДЕННЫХ:
СПЕЦИАЛЬНАЯ НАГРАДА 1980 ГОДА
— Станислав Лем
ЛУЧШИЙ АВТОР:
Януш А. Зайдель (1984), Анджей Сапковский (1996), Рафал А. Земкевич (1997)
13. В рубрике «Publicystyka» размещено интервью, которое польский писатель, редактор и издатель Ярослав Гжендович/Jarosław Grzędowicz дал польскому журналисту, новому главному редактору журнала “Nowa Fantastyka” Якубу Винярскому/Jakub Winarski. Оно носит название:
НЕТ НИКАКОГО ЛЕМОВСКОГО НАСЛЕДИЯ
(Nie ma żadnej spuścizny po Lemie)
Якуб Винярски: Мир «Властелина Ледяного сада» многим обязан «Поэтической Эдде», но не только ей. Что такого особенного в этих классических произведениях, на которые ты решил опереться, что делает их такими привлекательными для воображения писателей, особенно тех, кто занимается фантастикой? Чем таким особенным они задели тебя за живое?
Ярослав Гжендович: Как это «что в них такого особенного»? «Властелин Ледяного сада» немного похож на фэнтези, а фэнтези – это квази-миф. «Эдда» — это корни такой литературы, фэнтези была создана из этого. А сама «Эдда» имеет немалое очарование не только как фрагмент мифологии, но и как запись менталитета этих людей, жизненных советов и мудрости, а в некотором смысле и философии повседневной жизни и даже чувства юмора. «Эдда» сочетает в себе сакральный элемент с развлечениями, плутовским романом и руководством по решению вполне повседневных проблем. Скандинавам очень повезло со Снорри Стурулссоном. А вот о менталитете славян того времени мы и знать ничего не знаем. Кроме того, во «Властелине…» я представляю читателю возможность понаблюдать за столкновением человека с Земли с псевдосредневековым миром. «Эдда» сопровождает главы, посвященные Драккайнену, поскольку он входит в этот мир, вооруженный, в том числе, именно «Эддой» как источником определенных знаний, но также и традиций нашего средневековья.
Якуб Винярский: Поскольку это, как ты говоришь, корни фэнтези, почему нет других успешных попыток обращения к этой традиции? Фантасты редко дотягиваются до столь отдаленной по времени классики?
Ярослав Гжендович: Но ведь дотягиваются. Толкин использовал «Эдду». В «Хоббите» в сцене, в которой гномы представляются Бильбо, они делают это в том же порядке и с теми же именами, под которыми они появляются в «Эдде».
«Песнь о Беовульфе» адаптировали для фэнтезийных целей, дай сосчитать… четыре или пять раз. Была версия, близкая к философской, вроде «Гренделя» Гарднера, были версии рисуночная, квазидокументальная, научно-фантастическая. Есть ведь даже писатели-фантасты, специализирующиеся на псевдонормандской мифологии. Все зависит от того, как это делается и зачем.
Якуб Винярский: В одном из интервью ты вспоминал, что ты и писатели твоего поколения читали и что было бы стыдно не прочитать. Были названы Хемингуэй, Джонс, Фолкнер, Чендлер, Капоте. В то же время я слышу в этом нотку ностальгии. Тоски по тем временам, когда все это читалось. Сегодня, когда ты пишешь, поигрывая литературными аллюзиями и отсылками, у тебя иногда не возникает впечатления, что это искусство ради искусства, потому что средний читатель фантастики, твой читатель, понятия не имеет о Хемингуэе, Фолкнере и всей остальной великой литературной традиции?
Ярослав Гжендович: Точности ради, речь тогда шла даже не обязательно об авторах. Говорили о книгах, обсуждавшихся на дворе. Только это было не столь уж и распространенным явлением, возможно, мне просто повезло с друзьями. С другой стороны, американская литература того периода была сильной, по тогдашним понятиям близкой чуть ли не к порнографии, ослепляющей жестокостью, грубостью и беспощадностью. Чтение, скажем, «Американских парней» (Steven Philip Smith “Americanscy chlopcy”, 1991), «Тортильи Флэт» (John Steinbeck “Tortilla Flat”, 1981) или «Комплекса Портного» (Philip Roth “Kompleks Portnoya”, 1986) в шестнадцать лет было опытом, который сопровождался вином, выпитым на скамейке в парке, сигаретой, выкуренной в переулке или обжиманиями с девчонками в уголочке на вечеринке, и это было приятно на вкус, производило впечатление чего-то противозаконного.
Это было гордое вступление во взрослую жизнь. Это были книги, которые мы выбирали для чтения самостоятельно и независимо, наперекор всем, наперекор государству, считавшему их буржуазными и империалистическими, наперекор школе, которая ведь тоже муштровала нас по-своему, не обязательно по чисто политическим вопросам, и, вероятно, наперекор родителям, хоть и в меньшей степени. Это было моим собственным выбором, элементом бунта и самовоспитания. Я и сегодня считаю, что книги реалистической литературы должны выглядеть так же, как те. Я не могу противиться ощущению, что в этих сюжетах – Дороти Унак, Роберта Пенна Уоррена, Кена Кизи и так далее – крылось великой важности содержание, что с помощью самого что ни на есть дружелюбного языка “great american story” мне передавались важные вещи, которые способны были закрепляться в человеке, изменяя его и даже формируя, оставляя иногда прочные, усвоенные этические установки на всю жизнь. Именно поэтому ситуация, в которой ты садишься с друзьями в скверике на скамейку и там, за густыми кустами, тянешь «чернила» из горла и обсуждаешь «Отсюда в вечность» (James Jones “Stąd do wieczności”, 1963), или «Мир по Гарпу» (John Irwing “Świet według Garpa”, 1984),
или «Обнаженные и мертвые» (Norman Mailer “Nadzy I martwi”, 1976),
или еще Хласку или Стахуру, -- было возможной и правдоподобной.
Якуб Винярский: А как насчет отсылок и аллюзий?
Ярослав Гжендович: Что касается аллюзий, которые я себе позволяю, то их, наверное, иногда находят, иногда нет. А я рад, что они есть. Я бы не стал недооценивать читателей фантастики — это как раз те люди, которые читают, и уж точно не все читают исключительно фантастику, фэнтези и ужасы. Феномен того, почему люди читали в то время, легко понять, но нужно провести эксперимент. Возьми молодого человека и отправь его на месяц в какую-нибудь глушь -- в домик лесника, в деревню, в приют, не важно. Ни телефона, ни Интернета, ни iPod, ни компьютера, ни игровой приставки. Нельзя пользоваться оборудованием для страйкбола, спутниковым тюнером, проигрывателем Blu-Ray -- DVD, а также заниматься карточными и настольными играми. Можно взять музыкальный плеер без каких-либо других функций с запасом песен, соответствующим пяти выбранным дискам. Телевизор может быть при условии, что он принимает только программу ТVP 1 и местную. Даже Polsat-а и TVN -- нет. Добро пожаловать в 1980-е. Дай ему книги и посмотри, станет или не станет он их читать. Вот и все. Книга – один из способов провести время. В наше время один из многих, в те времена один из немногих.
Якуб Винярский: Я продолжу тему. Не кажется ли тебе, что бум фэнтези (бум и катастрофа одновременно) связан с ловушкой поверхностности, в которую попал этот жанр. Сейчас, пожалуй, можно говорить уже о высокой и низкой фэнтези, что было немыслимо еще десять лет назад.
Ярослав Гжендович: Уникальные проблемы этого поджанра меня не особо волнуют. Мне нравится фэнтези в ее отдельных проявлениях, но ее главное течение имело тенденцию впадать во вторичность и даже в кретинизм с самого начала, с тех пор как эта конкретная форма фантастики увидела свет. Это просто набор довольно узких топосов, которые, кроме того, рождены шедевром Толкина и никогда не были полностью от него свободны. Фэнтезийная часть также играет дополняющую роль по отношению к тому огромному явлению, которым является RPG, и эти произведения служат поддержкой сюжетному воображению игроков, а не обеспечению углубления их литературного опыта. На это не стоит жаловаться, специализация – это тоже хорошо, и все путем, пока мы сохраняем за собой право выбора. Всегда, в каждом жанре литературы, находит себе место явление вторичности, и в этом нет ничего удивительного. За каждым великим произведением, особенно в том случае, если шедевр добился успеха на рынке, следуют поделки эпигонов, которые его обесценивают. Всегда будет много тех, кто найдет свою нишу в предоставлении читателям возможности вернуться в мир, который они потеряли, закрыв обложку шедевра. С другой стороны, многие авторы уже показали, что внутри поджанра еще хватает свободного места – Желязный, Хобб, Вулф. Теперь мы наблюдаем влияние поджанра под названием New Weird — и на этом примере можем видеть, как быстро то, что считалось полным обновлением жанра, превращается в закостеневший канон и, с другой стороны, то, как некоторые люди могут творчески и интересно использовать его остатки. Иногда достаточно оторваться от привычных шаблонов, например заданных Толкином или мифами о короле Артуре, чтобы найти совершенно новые пространства. Это зависит не от принятой эстетики или онтологии мира, а от замысла и возможностей автора. Если автор мыслит оригинально, он создаст уникальную историю также среди гномов и эльфов.
Якуб Винярский: Как на тебя подействовал колоссальный успех первого тома твоей книги. Не опасаешься ли ты того, что планка вдруг оказалась установленной (ты сам ее себе установил) настолько высоко, что будет сложно ее преодолеть так же красиво и без колебаний, как ты это сделал в первый раз?
Ярослав Гжендович: Я стараюсь не думать о литературе с точки зрения цирковых номеров, прыжков через перекладины или обручи, шоу на трапеции или боев ММА. Написав первый том, я просто продолжал писать историю, стараясь не впасть в истерику, состояние нездорового возбуждения и эмоционального расстройства. Конечно, мне было страшно и немного неловко. Ситуация, когда тебе публично вручают медную статуэтку, немного удручает, особенно когда получаешь ее за начало книги, конца которой еще никто не знает. Я боялся, что, возможно, за этим стояло слишком много ожиданий, и в целом чувствовал себя так же, как если бы я был президентом Обамой, получившим награду до того, как что-то сделал, создававшим впечатление, что, по его мнению, он полностью ее заслужил. Мне ничего не оставалось делать, как сесть и продолжить написание истории.
Якуб Винярский: Что для тебя составляет самую большую проблему в тот момент, когда ты садишься за чистый лист бумаги? Чувствуешь ли ты то же самое, что и десять лет назад, или это чувство эволюционировало?
Ярослав Гжендович: Должно быть, это одно из тех понятий, которые меняли свое значение, пока я занимался чем-то другим. Если придерживаться этой низкотехнологичной метафоры, то лист бумаги не является для меня проблемой. Никто не заставляет меня что-то писать. Никто не говорит, что я не способен с этим справиться, или требует, чтобы я что-то доказал. Проблема – это трудность, в решении которой имеется элемент соперничества. Либо я разобью кирпич головой, либо он снесет мне череп. Но сейчас я время от времени слышу, что каждый день — это новый вызов или что-то в этом роде. Когда я вижу рекламу с такими лозунгами, у меня создается впечатление, что она воспевает жизнь отчаянно некомпетентных людей. Если бы мне вдруг пришлось сидеть перед экранами управления воздушным движением на низкой высоте, это было бы непросто, но написание рассказа или книги «не из этой оперы». Прежде всего потому, что когда я сажусь за этот предполагаемый лист бумаги, то обычно знаю, что хочу сделать. Проблемой, вызовом, если хочешь, является сам текст. Плод трудов, возвышенно говоря. Его структура — замысел, содержание, главная мысль – редко выносится на лист бумаги явным образом. Все это вырисовывается в результате борьбы, вершащейся в моей голове, прежде чем я сажусь писать.
Якуб Винярский: Какими ты видишь современную научно-фантастическую и фэнтези литературу, мировую и отечественную? Тебе не мешает то, это молох, управляемый в основном коммерческими потребностями издателей?
Ярослав Гжендович: Извини, но о чем это ты? Уверяю тебя, если бы я когда-нибудь столкнулся с литературным контролем, осуществляемым по тем или иным причинам, мне бы это весьма помешало, но я никогда не видел ничего подобного. Молоха тоже нет. Насколько я знаю, фантастика нигде в мире не является каким-то огромным чудовищем, которое можно было бы сравнить, например, с киноиндустрией или эстрадной сценой. «Бабахает» только тогда, когда появляется экранизация. Слава Богу, до сих пор никому не пришло в голову запустить литературу в мельницу современного менеджмента. Например, потребовать от автора каждую главу обсуждать с редактором, организовывать встречи и собрания, навязывать содержание книг. Этот твой молох должен был бы выглядеть примерно так, но никто этого не делает, по крайней мере, пока. Да, на рынке сменяются моды, ему также нужно определенное количество второстепенных или посредственных работ, но и оригинальных создается достаточно. Я попросту не беру в руки дрянные книги. Иногда меня обманывают, но я все равно делаю выбор. По сути, это то же самое, когда я выбираю фильм, гостиницу для проживания в отпуске или радиостанцию.
Якуб Винярский: Тебе не кажется иногда, что для всей современной польской фантастике, впрочем скорее «твердой», чем «мягкой», главное – выйти из той обширной тени, которую отбрасывает на нее наследие Станислава Лема?
Ярослав Гжендович: Нет. Нет никакого такого наследия Лема. Есть воспоминание, зачастую без осознания того, о чем вспоминается. Лем был гением, но научная фантастика в том виде, в каком он ее писал, на данный момент не очень популярна, поэтому сравнивать ее не с чем. Субъективного ощущения важности темы сравнить невозможно. Кстати: фантастика не делится на «твердую» и «мягкую». Я не заметил также никаких разновидностей садо-мазо, бондажа или зоо. Думаю, ты перепутал области искусства.
Якуб Винярский: Не потому ли фантастика, представителем которой был Лем, сегодня не очень популярна, что писать ее гораздо сложнее, чем ту, где речь идет об очередной бойне в очередной корчме?
Ярослав Гжендович: Нет. Лем писал не только «Голема XIV», или «Summa Technologiae», или «Глас Господень», но также «Кибериаду» и циклы рассказов о пилоте Пирксе и Ийоне Тихом, «Возвращение со звезд» и множество других вполне доступных, юмористических или приключенческих произведений. Научная фантастика на фоне покорения космоса была естественным, логическим способом размышления о будущем. Это обогащало воображение как авторов, так и читателей. Сейчас такого нет, но это не значит, что у нас никто не пишет такой фантастики. Пишут, и пишут с не меньшей интеллектуальной нагрузкой, но поскольку читатель равнодушен к перспективе выхода за пределы Земля, этим произведениям труднее пробиться на рынок.
Почитать о пане Ярославе на сайте ФАНТЛАБ можно ЗДЕСЬ
16.3. В номере напечатан также отрывок из романа «Вечный Грюнвальд» Щепана Твардоха/Sczepan Twardoch (стр. 32—37). Иллюстрации НИКОДЕМА ЦАБАЛЫ/Nikodem Cabała. Роман был издан в 2010 году и переиздан в 2011, 2013, 2017, 2021 и 2023 годах.
Публикации сопутствует редакторская врезка, текст которой написан Мацеем Паровским:
«”Вечный Грюнвальд” (первоначально “Пашко»”) — третий польский роман исторической фэнтези (после “Бури” Паровского и “Валленрода” Вольского), созданный под эгидой Национального культурного центра.
Щепан Твардох небанально подключается своим романом к ритму празднования великих битв, победоносных или знаменательных, хотя и проигранных сражений, войн и восстаний. Он пишет книги о судьбе отдельного человека в истории — униженного из-за своего статуса или пола, подвергнутого давлению великих национальных мифов, индивидуума, вовлеченного в многовековое соперничество национальных стихий. Речь идет о нас, о немцах, русских, литовцах, прусах, грузинах. О великом, символическом Грюнвальде, разворачивавшимся в истории в миллионах душ – охваченных энтузиазмом, или равнодушных, одичавших или желающих сохранить свою человечность, но все равно платящих высокую цену.
Чтобы справиться с этим художественным вызовом, Твардох преумножает литературные средства и размножает своего героя.
С его Пашко, внебрачным сыном короля Казимира Великого, мы встречаемся во многих местах, временах и во многих воплощениях в различных вариантах альтернативно разыгрываемой истории. Он рассказчик, это его повествование, жалоба, сон наяву о себе, поляках и немцах, об их отношениях любви-ненависти, борьбе, навязчивых идеях, это иронично отрезвляющая история, в которой мы узнаем наши мудрые карикатуры.
Здесь находят себе место сцены родом из “Матрицы” или лукасовские истории о контратакующих клонах, где люди скрещиваются с машинами, питаются телами мертвецов и беременеют среди кабелей и металлических ванн. Но будут и странные футуристические (как из романа Вольского или написанной Твардохом для НКЦ альтернативной истории) сцены на Востоке, где в ходе антибольшевистской кампании поэт Тшебиньский, обуреваемый национальной идеей, спорит об искусстве, идее рыцарства и механизмах истории с немецким офицером Юнгером. Здесь будет также Грюнвальд (тот самый, который мы знаем по роману Сенкевича и фильму Форда) и герой, многократно убиваемый и убивающий, теряющий голову в битве, или дезертир, сосредоточенный на своей обиде, мстящий миру за свою судьбу изгоя, за утраченные привилегии королевского потомка.
Мы представляем читателям фрагмент книги аккурат в момент празднования 600-летия Грюнвальдской битвы, но для фантаста это наверняка не будет обычным юбилейным чтением. Твардох — один из тех авторов, под пером которых фантастика превосходит самое себя, захватывая новые области значений и эмоций. Он не перестает блистать, интеллектуально совершенствоваться, очаровывать, учить. А что касается флирта удожественной литературы с историей… Уже наши исследования читательской аудитории фантастики 1990-х годов показало, что любители таковой читают исторические книги в несколько раз чаще, чем остальная часть населения. История – это магистральная линия. И vice versa» (МП).
И еще отзыв:
«”Вечный Грюнвальд” – роман, написанный не для подкрепления сердец. Его герой, Пашко, внебрачный сын Казимира Великого, погибает в Грюнвальдской битве и в этот момент начинается его "вечная" одиссея во времени и пространстве, в поисках смысла существования. Это пример ретроспективной, темной и брутальной фантастики. Щепану Твардоху удается идеально передать психику своего главного героя, раздираемого внутренними противоречиями и растравляемого собственными эмоциями.
Если у народов есть души, то в какие чистилища и преисподнии они спускаются, на какие небеса летят? “Вечный Грюнвальд” – это не просто “исторический роман” – Щепан Твардох создал повествование о судьбе человека и нации, протянутой и в прошлое, и в будущее и вширь, в несостоявшиеся жизни; от реализма исторических фактов до фантастической метафоры “национального духа”. Со времен Теодора Парницкого в Польше не писали с таким сумасшедшим размахом о человеке, раздираемом стихией истории и шизофренической преданностью, о дитяти двух культур, незаконнорожденном ребенке двух отчизн» (Яцек Дукай).
И снова Мацей Паровский:
«Щепан Твардох развенчивает мифы и стереотипы рыцарского эпоса с жестокостью, равной страданиям Пашко, героя книги, который находится в вечной борьбе со всем и со всеми, а следовательно, и с самим собой, и его смерть становится началом поиска собственной идентичности среди миров, простирающихся в вечность. Это мрачная, жестокая и иногда даже иконоборческая история, которая, в конечном счете, дает понимание фаталистических выборов поистине трагического героя. Твардох увлечен истинной судьбой человека в истории – чреватой окалечением и смертью в ходе войн и грабежей. Индивидуума, униженного из-за своего положения или пола, подвергшегося давлению великих национальных мифологий, индивидуума, втянутого в многовековое соперничество национальных стихий. Мы нуждаемся в горькой мудрости и скептицизме, которыми наполнена книга Твардоха, так же как и в оптимистичных видениях, дарующих утешение».
И «на закуску» мнение одного из читателей относительно отрывка, напечатанного в журнале:
«Трудно сообразить, что происходит в этой истории. Главный герой – генетически модифицированный солдат польской армии в войне против Германии. Это либо будущее, либо альтернативная версия событий. Весь текст представляет собой один большой монолог, где сложно понять, что следует воспринимать буквально, а что является лишь метафорой. Кроме того, в какой-то момент хронология событий нарушается. Чтение этого отрывка – удивительный опыт, который очень стимулирует воображение. Я, наверное, прочитаю роман полностью…» (Grzegorz_S., сайт “Lubimy czytac”).
Роман номинировался на получение трех основных польских жанровых премий.
На русском языке роман в переводе С. МОРЕЙНО был опубликован в №№ 5 и 6 журнала "Иностранная литература" в 2020 году.
Заглянуть в карточку романа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе можно ТУТ
облако тэгов
